Все-таки, думаю, трактовать то, что сделал Серж, подобным образом, не есть правильно. Порноноты. Не знаю, вышла ли в итоге эта реклама. Не удивлюсь, если это осталось на уровне проекта.
Хочу выложить здесь одну, на мой взгляд, замечательную статью, полный текст которой размещен по этому адресу:
http://www.afisha.ru/article/841/. Все же Серж Генсбур -- несомненно нечто гораздо большее, чем эротика или эпатаж. Это явление, которое никогда не будет до конца понято, просто потому, что понять его нельзя, его можно только почувствовать.
***
СЕРДЦЕДЕР*
Люсьен Гинзбург (1928-1991), более известный под псевдонимом Серж Генсбур, был французским композитором, певцом, поэтом, актером, режиссером, художником, романистом. В середине девяностых годов мир догадался, что он также являлся одной из самых симпатичных фигур XX века. В XXI веке стало окончательно ясно, что Генсбур изобрел половину интонаций всей современной поп-культуры.
Однажды в Колумбии Серж Генсбур заметил колибри. В теплом воздухе мелко дрожала микроптица, похожая на вертолет. Он вспомнил ее в одном из предсмертных интервью: «Это лучшее, на что сподобились боги». Он вообще всегда и во всем предпочитал множественное число. Генсбур – это в самом деле много: заправская меланхолия, трагедии в стиле рококо, карнавалы конфетти, тени элизиума, горечь резиньяции, сладострастная отрада, звук электрогитары, которую ущипнули в сердцах; партия тромбона, сулящая вечное одиночество; любовь, окаянный цинизм и даже сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната за секунду до пробуждения Джейн Би.
Есть, однако, вещи, за которыми к Генсбуру подниматься не стоит. Их немного – кажется, всего две. Генсбур в этом смысле – сосед без соли и спичек. Он не поет о природе, и у него не допросишься песен о счастье.
Послушайте – у Генсбура имеются песни радостные, веселые, бравые, песни типа «так-растак» (то есть регги) и песни в духе «я вас умоляю». Но никогда – счастливые. Даже когда за спиной у него кукарекает Бардо («Уиз-з-з-з! Шебам! Бум!»), даже если откуда-то снизу пищит Биркин («Люблю… ох, люблю…»), Генсбур остается рыцарем печального образа с нефильтрованной цигаркой заместо копья. «Знаете, мне претит сама идея счастья. Я не в состоянии определить, что такое счастье, и оттого не ищу его», – жаловался он на старости лет. «Счастье… Мон дье, какой абсурд… Вы еще про нирвану мне расскажите…» В последние годы он часто плакал.
Почему, собственно, Генсбур так расплевался со счастьем? Потому что он этого счастья элементарно стеснялся. Вся его жизнь – это череда смущений, это беспрестанные дефекты, нехватки, недоимки. Воспитанный на Брамсе, Бартоке и Дебюсси, Серж всю жизнь называл собственные песни не иначе как «малым искусством». Всю жизнь он стеснялся собственного гения, который ему самому не казался гением вовсе. Спросите о Генсбуре Бертрана Блие – ах, Серж, предупредительный месье, всегда на «вы». Потеребите Анну Карину – Серж? Тот, что всегда прикрывал рот рукой, когда смеялся? Да, помню, он вечно мне что-то дарил.
Далее возникает собственно Серж Генсбур, как мы его знаем. Стеснение всегда приводит к переизбытку чувств. Избыток чувств неизбежно превращает человека в еретика. Серж сделал оба этих шага. За первый его ценят, за второй – любят.
Он легко переходил от пиано-коктейлей в духе Бориса Виана к африканским перестукам стиля экзотика, от лаконичных линий комбо к перенаселенным хоралам. Балансируя на грани наитий и реминисценций, он шутя освоил джаз, шансон, рок-н-ролл, психоделию, регги, диско, хип-хоп. В пятидесятые он написал первый шедевр «Les amours perdues». В шестидесятые он говорил «новая волна – это я», фотографировался с букетом багровых роз и револьвером и приманил Бардо и Биркин. В семидесятые бесстрашно донкихотствовал перед группками военизированных нацбольшинств. В восьмидесятые он получил правительственную награду и родил себе любимого сына Люлю от внучки фельдмаршала Паулюса. В девяностые вся земля и жимолость Франции были ему пухом, а Миттеран на похоронах вообще решил, что умер Аполлинер.
Официальный шедевр Сержа – «Je t’aime moi non plus» – с головой выдает генсбуровские принципы. «Je t’aime…» – песенка одновременно и про довольство обладания и про вежливый отказ от него. «Je t’aime…» – бесспорно, самое изящное самоотречение в истории поп-музыки.
Увеличительно-ласкательная музыка Генсбура неизменно несла на себе отпечаток выражения «жаль, что так вышло». Стесняясь самого себя, Генсбур в восьмидесятые годы изобрел альтер эго – всесторонне недоразвитую личность по кличке Генсбарр, полуденди, полуклошара. Генсбарр играл с Парижем в выкидного дурака: палил деньги, фотографировался голым, гонялся за туристами по площади Согласия, плясал на мокрых тротуарах и обзывал Катрин Ренже (вокалистку Les Rita Mitsouko) «глоткой со спермой». Но даже самые стоеросовые свинства Сержа были какими-то очень домашними и, в сущности, буржуазными. Сколько уюта в такой, например, истории: в последние годы жизни Генсбур пристрастился пить в полицейских участках. Он заявлялся в комиссариат с бутылкой, требовал, чтобы его арестовали, запротоколировали, посадили в одиночку. Генсбура с максимальными почестями запихивали в камеру, где он и гужевался до утра. Проделывал он все это не один, а в компании, например, певца Дютронка. Гауптвахты прекратились, когда Генсбур решил, что его больше не устраивают простые жандармы в качестве стражников, и стал требовать капралов, полковников, Национальную гвардию. Ему отказали от этого своеобразного дома и стола. Впоследствии он пытался воссоздать распивочный пункт уже в пожарной части, но огнеупорные люди как-то сразу послали веселого кифареда куда подальше.
Генсбур доказал, что резвиться можно довольно долго – вплоть до 2 марта 1991 года, когда и без того длинный нос Сержа заострился совсем нехорошо. Жить быстро, умереть немолодым – вот большое завещание Генсбура.
Всю заманчивую прелесть его бытования и его музыки можно, в принципе, вместить в одно слово – каприз. Довольно мужественный, кстати. Каприз всегда обратим, в любой момент можно сделать вид, что ничего не случилось – отсюда легкость и уют, возникающие при прослушивании записей и при разглядывании фотографий и фильмов. И каприз никогда ничего не обещает – Генсбур был мастер по части иллюзий, но не утопий. Вся эта геральдика пошлости, по которой запомнили Генсбура – копоть «Житана», спутанные волосы, длинные ногти, мешки под глазами, небритые щеки, расстегнутая джинсовая рубашка, – подразумевает под собой искусственный и максимально вышколенный эстетически конфликт с миром. Подобный конфликт, если разобраться, и составляет сущность каприза – отказ от всего в пользу случайно пришедших на ум колибри.
________________
*Сердцедер -- никелированный инструмент для вырывания сердец из романа Бориса Виана "Пена дней".